Неточные совпадения
Но скоро и эти
новые, приятные ощущения
перешли в болезненные и раздражающие.
Он
перешел в столовую, выпил чаю, одиноко посидел там, любуясь, как легко растут
новые мысли, затем пошел гулять и незаметно для себя очутился у подъезда дома, где жила Нехаева.
Зимними вечерами приятно было шагать по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным столом, отец и мать будут удивлены
новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко бегал от фонаря к фонарю, развешивая
в синем воздухе желтые огни, приятно позванивали
в зимней тишине ламповые стекла. Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении улиц стоял каменный полицейский, провожая седыми глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь
переходил с угла на угол.
Приятно волнующее чувство не исчезало, а как будто становилось все теплее, помогая думать смелее, живее, чем всегда. Самгин
перешел в столовую, выпил стакан чаю, сочиняя план рассказа, который можно бы печатать
в новой газете. Дронов не являлся. И, ложась спать, Клим Иванович удовлетворенно подумал, что истекший день его жизни чрезвычайно значителен.
При каждой встрече она рассказывала Климу новости:
в одном студенческом кружке оказался шпион,
в другом — большинство членов «
перешло в марксизм», появился
новый пропагандист, кажется — нелегальный.
Он лег на спину и заложил обе руки под голову. Илья Ильич занялся разработкою плана имения. Он быстро пробежал
в уме несколько серьезных, коренных статей об оброке, о запашке, придумал
новую меру, построже, против лени и бродяжничества крестьян и
перешел к устройству собственного житья-бытья
в деревне.
Но чем чаще они виделись, тем больше сближались нравственно, тем роль его становилась оживленнее: из наблюдателя он нечувствительно
перешел в роль истолкователя явлений, ее руководителя. Он невидимо стал ее разумом и совестью, и явились
новые права,
новые тайные узы, опутавшие всю жизнь Ольги, все, кроме одного заветного уголка, который она тщательно прятала от его наблюдения и суда.
Он говорил просто, свободно
переходя от предмета к предмету, всегда знал обо всем, что делается
в мире,
в свете и
в городе; следил за подробностями войны, если была война, узнавал равнодушно о перемене английского или французского министерства, читал последнюю речь
в парламенте и во французской палате депутатов, всегда знал о
новой пиесе и о том, кого зарезали ночью на Выборгской стороне.
Вера, узнав, что Райский не выходил со двора, пошла к нему
в старый дом, куда он
перешел с тех пор, как Козлов поселился у них, с тем чтобы сказать ему о
новых письмах, узнать, как он примет это, и, смотря по этому, дать ему понять, какова должна быть его роль, если бабушка возложит на него видеться с Марком.
Между тем граф серьезных намерений не обнаруживал и наконец… наконец… вот где ужас! узнали, что он из «
новых» и своим прежним правительством был — «mal vu», [на подозрении (фр.).] и «эмигрировал» из отечества
в Париж, где и проживал, а главное, что у него там, под голубыми небесами, во Флоренции или
в Милане, есть какая-то нареченная невеста, тоже кузина… что вся ее фортуна («fortune» —
в оригинале)
перейдет в его род из того рода, так же как и виды на карьеру.
Райский
перешел из старого дома опять
в новый,
в свои комнаты. Козлов переехал к себе, с тем, однако, чтоб после отъезда Татьяны Марковны с Верой поселиться опять у нее
в доме. Тушин звал его к себе, просвещать свою колонию, начиная с него самого. Козлов почесал голову, подумал и вздохнул, глядя — на московскую дорогу.
7-го октября был ровно год, как мы вышли из Кронштадта. Этот день прошел скромно. Я живо вспомнил, как, год назад, я
в первый раз вступил на море и зажил
новою жизнью, как из покойной комнаты и постели
перешел в койку и на колеблющуюся под ногами палубу, как неблагосклонно встретило нас море, засвистал ветер, заходили волны; вспомнил снег и дождь, зубную боль — и прощанье с друзьями…
Здешние древние диваны и стулья
переходят из дома
в дом, не меняя формы; по ним делают и
новую мебель.
Привалов
в эту горячую пору успел отделать вчерне свой флигелек
в три окна, куда и
перешел в начале мая; другую половину флигеля пока занимали Телкин и Нагибин. Работа по мельнице приостановилась, пока не были подысканы
новые рабочие. Свободное время, которое теперь оставалось у Привалова, он проводил на полях, присматриваясь к крестьянскому хозяйству на месте.
Вспоминая тех, разве можно быть счастливым
в полноте, как прежде, с
новыми, как бы
новые ни были ему милы?» Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни человеческой
переходит постепенно
в тихую умиленную радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни — а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая!
С нею гораздо меньше хлопот, чем с прежнею: пять девушек, составившие основной штат,
перешли сюда из прежней мастерской, где места их были заняты
новыми; остальной штат набрался из хороших знакомых тех швей, которые работали
в прежней мастерской.
Так
перешли мы
в новый год; что бы ни ждало нас
в нем, я склоняю голову и говорю за нас обоих: да будет твоя воля!
Она внимательно выслушивает вечерний доклад Архипа и старается ввести его
в круг своих хозяйственных взглядов. Но Архип непривычен и робеет перед барыней. К несчастию, матушка окончательно утратила всякое чувство самообладания и не может сдерживать себя. Начавши с молчаливого выслушивания, она
переходит в поучения, а из поучений
в крик. Ошеломленный этим криком, Архип уже не просто робеет, но дрожит. Вследствие этого вопросы остаются неразрешенными, и
новый староста уходит, оставленный на произвол судьбе.
Парасю, голубко!как пристала к нему белая свитка! еще бы пояс поярче!.. пускай уже, правда, я ему вытку, как
перейдем жить
в новую хату.
Тогда еще Большая Дмитровка была сплошь дворянской: Долгорукие, Долгоруковы, Голицыны, Урусовы, Горчаковы, Салтыковы, Шаховские, Щербатовы, Мятлевы… Только позднее дворцы стали
переходить в руки купечества, и на грани настоящего и прошлого веков исчезли с фронтонов дворянские гербы, появились на стенах вывески
новых домовладельцев: Солодовниковы, Голофтеевы, Цыплаковы, Шелапутины, Хлудовы, Обидины, Ляпины…
При таких тощих урожаях сахалинский хозяин, чтобы быть сытым, должен иметь не менее 4 дес. плодородной земли, ценить свой труд ни во что и ничего не платить работникам; когда же
в недалеком будущем однопольная система без пара и удобрения истощит почву и ссыльные «сознают необходимость
перейти к более рациональным приемам обработки полей и к
новой системе севооборота», то земли и труда понадобится еще больше и хлебопашество поневоле будет брошено, как непроизводительное и убыточное.
Тараско
перешел вместе с Кузьмичом
в паровой корпус и его должность называлась «ходить у крантов».
Новая работа была совсем легкая, и Тараско
в холода оставался даже ночевать
в паровом корпусе, а есть приносила ему Наташка. Она частенько завертывала «к машине» и весело балагурила с Кузьмичом, пока Тараско опрастывал какой-нибудь бурачок со щами из толстой крупы с сметанною забелой.
Разговоры о неестественности существующего распределения труда и капитала, как и рассуждения о вреде семейного начала, начинали прискучивать: все давно были между собою согласны
в этих вопросах. Многим чувствовалась потребность
новых тем, а некоторым еще крепче чувствовалась потребность
перейти от толков к делу.
А во второй раз, опять через год, она сказала ему, что намерена освежить стены
в доме
новыми бумажками и потому просит его
перейти на некоторое время
в конторский флигель.
Через два или три часа привезли вещи Лизы, и еще через час она
перешла в свою
новую комнату, где все было установлено
в порядке и
в печке весело потрескивали сухие еловые дрова.
На болотной дорожке с той стороны показался
новый отряд человек
в шестьдесят.
В такой же точно тишине этот второй отряд благополучно
перешел болото и соединился на противоположной стороне с первым.
Когда они сказали Павлу (опять уже сидевшему у себя
в номере с Фатеевой), что вещи все внесены, он пошел, сам их все своими руками расставил и предложил своей названной сестрице
перейти в ее
новое жилище.
Сначала речь шла о Инкерманском сражении,
в котором участвовала батарея, и из которого каждый рассказывал свои впечатления и соображения о причинах неудачи и умолкал, когда начинал говорить сам батарейный командир; потом разговор естественно
перешел к недостаточности калибра легких орудий, к
новым облегченным пушкам, причем Володя успел показать свои знания
в артиллерии.
В 1886 году редакция
перешла в это
новое, специально приспособленное помещение.
Петр Степанович быстро обернулся. На пороге, из темноты, выступила
новая фигура — Федька,
в полушубке, но без шапки, как дома. Он стоял и посмеивался, скаля свои ровные белые зубы. Черные с желтым отливом глаза его осторожно шмыгали по комнате, наблюдая господ. Он чего-то не понимал; его, очевидно, сейчас привел Кириллов, и к нему-то обращался его вопросительный взгляд; стоял он на пороге, но
переходить в комнату не хотел.
— Мы убеждены, что человек не умирает полною смертью, восприняв которую, он только погружается
в землю, как бы
в лоно матери, и
в продолжение девяти месяцев, подобно младенцу, из ветхого Адама преобразуется
в нового, или, лучше сказать, первобытного, безгреховного Адама; из плоти он
переходит в дух, и до девяти месяцев связь всякого умершего с землею не прекращается; он, может быть, даже чувствует все, что здесь происходит; но вдруг кто-нибудь будет недоволен завещанной им волей…
Он работал по красильным мастерским, часто
переходя от одного хозяина к другому, а
в промежутках сидел на шее бабушки, спокойно дожидаясь, когда она найдет ему
новое место.
Но так как, во-первых, люди не стоят на месте, а непрерывно движутся, всё более и более познавая истину и приближаясь к ней своею жизнью, и, во-вторых, все они по своему возрасту, воспитанию, породе расположены
в постепенной градации от людей, наиболее способных понимать
новые открывающиеся истины внутренним путем, до людей, наименее способных к этому, то люди, ближе других стоящие к тем, которые усвоили истину внутренним способом, одни за другими сначала через длинные промежутки времени, а потом всё чаще и чаще
переходят на сторону
новой истины, и количество людей, признающих
новую истину становится всё больше и больше, и истина становится всё понятнее и понятнее.
То же и с той массой людей, которая всегда не один по одному, а всегда сразу под влиянием
нового общественного мнения
переходит от одного устройства жизни к другому. Масса эта всегда своей инертностью препятствует быстрым, не проверенным мудростью людской, частым переходам от одного устройства жизни к другому и надолго удерживает всякую долгим опытом борьбы проверенную, вошедшую
в сознание человечества истину.
И потому несправедливо рассуждение защитников существующего строя о том, что если
в продолжение 1800 лет только малая часть людей
перешла на сторону христианства, то нужно еще несколько раз 1800 лет до тех пор, пока все остальные люди
перейдут на его сторону, — несправедливо оно потому, что при этом рассуждении не принимается во внимание другой, кроме внутреннего постигновения истины, способ усвоения людьми
новой истины и перехода от одного склада жизни к другому.
Если даже и допустить то, что вследствие особенно невыгодно сложившихся для правительства обстоятельств, как, например, во Франции
в 1870 году, какое-либо из правительств было бы свергнуто силою и власть
перешла бы
в другие руки, то эта
новая власть ни
в каком случае не была бы менее угнетательной, чем прежняя, а всегда, напротив, защищая себя от всех озлобленных свергнутых врагов, была бы более деспотична и жестока, чем прежняя, как это и было при всех революциях.
Люди, переходящие на сторону
новой, дошедшей до известной степени распространения, истины,
переходят на ее сторону всегда сразу, массами и подобны тому балласту, которым нагружает всегда сразу для устойчивого уравновесия и правильного хода всякое судно. Не будь балласта, судно не сидело бы
в воде и изменяло бы свое направление при малейшем изменении условий. Балласт этот, несмотря на то, что он кажется сначала излишним и даже задерживающим ход судна, есть необходимое условие правильного движения его.
Если покорялись когда люди целыми народами
новому религиозному исповеданию и целыми народами крестились или
переходили в магометанство, то совершались эти перевороты не потому, что их принуждали к этому люди, обладающие властью (насилие, напротив, чаще
в обратную сторону поощряло эти движения), а потому, что принуждало их к этому общественное мнение. Народы же, которые силою принуждались к принятию вер победителей, никогда не принимали их.
Тогда инспектор Богданов, имевший
в своем ведении школы трех уездов, переселился бы
в один из соседних городов, и школы нашего уезда
перешли бы к
новому инспектору. Для этой должности был у земцев на примете человек, наставник учительской семинарии
в ближайшем городке Сафате.
В согласность с ним настраивается и подначальный люд. Несутся сердца, задаются пиры и банкеты
в честь виновника торжества; языки без всякого опасения предаются благодетельной гласности; произносятся спичи и тосты; указываются
новые невредные источники народного благосостояния, процветания и развития; выражаются ожидания, упования и надежды, которые, при помощи шампанского, из области упований crescendo [Разрастаясь (ит.).]
переходят в твердую и непоколебимую уверенность.
27 мая Михельсон прибыл на Саткинский завод. Салават с
новою шайкою злодействовал
в окрестностях. Уже Симской завод был им разграблен и сожжен. Услыша о Михельсоне, он
перешел реку Ай и остановился
в горах, где Пугачев, избавясь от погони Гагрина и Жолобова и собрав уже до двух тысяч всякой сволочи, с ним успел соединиться.
6 ноября Пугачев с яицкими казаками
перешел из своего
нового лагеря
в самую слободу.
Отец просил меня, расставаясь, подробно описать мою бурлацкую жизнь и прислать ему непременно, но
новые впечатления отодвинули меня от всякого писания и только
в 1874 году я отчасти исполнил желание отца. Летом 1874 года, между Костромой и Нижним, я сел писать о бурлаках, но сейчас же
перешел на более свежие впечатления. Из бурлаков передо мной стоял величественный Репка и ужасы только что оставленного мной белильного завода.
Далее нам Петля рассказал, что на Репку, конечно, взъелись все конкуренты-хозяева, которых рабочие начали попрекать
новой артелью, и лучшие батыри
перешли в нее.
После бенефиса вышел срок его паспорта, и он принес старый паспорт Далматову, чтобы
переслать в волость с приложением трех рублей на
новый «плакат», выдававшийся на год. Далматов поручил это мне. Читаю паспорт и вижу, что
в рубрике «особые приметы» ничего нет. Я пишу: «Скверно играет Гамлета» — и посылаю паспорт денежным письмом
в волость.
Я поступил опять
в те же нижние классы, из которых большая часть моих прежних товарищей
перешла в средние и на место их определились
новые ученики, которые были приготовлены хуже меня; ученики же, не перешедшие
в следующий класс, были лентяи или без способностей, и потому я
в самое короткое время сделался первым во всех классах, кроме катехизиса и краткой священной истории.
Во второй вечер профессор, осунувшийся и побледневший без пищи, взвинчивая себя лишь толстыми самокрутками, изучал
новое поколение амеб, а
в третий день он
перешел к первоисточнику, т. е. к красному лучу.
Каковы бы ни были свойства тех печальных случайностей, которые дали строителю академии Кокоринову мысль, совершив свою работу, удавиться
в построенных им стенах, а великому
в истории русского искусства Карлу Брюллову другую, несколько банальную мысль снять на границе России белье, платье и обувь и нагишом
перейти в Европу, где его иностранные друзья приготовили ему
новое, не бывавшее
в России платье, — тут,
в обеих этих выходках — строителя академии и знаменитейшего из ее профессоров, есть что-то, отчего можно задуматься.
Они-то именно, по выражению г. Устрялова, «коснели
в старых понятиях, которые
переходили из рода
в род, из века
в век; спесиво и с презрением смотрели на все чужое, иноземное; ненавидели все
новое и
в каком-то чудном самозабвении воображали, что православный россиянин есть совершеннейший гражданин
в мире, а святая Русь — первое государство» (Устрялов, том I, «Введение», XXIX).
Уже было темно, когда мы, сойдя с берега,
перешли проток Дуная по небольшому мосту и пошли по низкому песчаному острову, еще мокрому от только что спавшей с него воды. Помню резкий лязг штыков сталкивавшихся
в темноте солдат, глухое дребезжание обгонявшей нас артиллерии, черную массу широкой реки, огоньки на другом берегу, куда мы должны были переправиться завтра и где, я думал, завтра же будет
новый бой.